Я, вздрогнув, схватился за нагрудный карман.
— Эта она, не ищи, — сказала Ия печально. — Ты тогда здорово нам помешал. Там, на Алтае. Но сейчас и это не имеет значения.
— Помешал? — не понял я. — На Алтае?
Она кивнула, все так же печально рассматривая монетку.
— Чем помешал?
— Не надо об этом…
Она медленно вытянула руку над тихим ручьем. Монетка блеснула и исчезла в воде.
— Фокусники… — пробормотал я, но впервые за последние сутки мне было в Городке хорошо, впервые я не пожалел, что остановился здесь.
— Оставь… — Ия обхватила колени руками и внимательно посмотрела на меня. — Почему ты все же взялся за чукчей?
— За юкагиров, — терпеливо поправил я. — За первых сибиряков. За первых русских в Сибири.
— Но и за чукчей тоже, — почему-то для нее это было важно.
— О них там совсем немного.
Не знаю, почему я спросил:
— Знаешь, сколько страниц занимает история освоения Сибири в школьном учебнике?
— Не знаю.
— Всего одну. Ермак, разумеется. Дежнев, Хабаров, кажется, Атласов.
— Этого мало?
— А ты как думаешь? — удивился я.
Она пожала круглыми вязаными плечами:
— У меня не государственный ум. Я не историк.
Снова заболело сердце. Равнодушие Ии к истории ничуть не удивило меня, и все равно это было неприятно.
— Как ты себя чувствуешь?
Я тоже пожал плечами. Я чувствовал себя скверно. Стоило мне заговорить об истории, как вернулась боль. Эта боль пульсировала в висках и в сердце.
— Сейчас легче? — Ия прохладными узкими ладонями сжала мне виски.
— Легче…
Я задыхался:
— Сейчас отпустит…
Меня действительно отпустило.
— Часто у тебя так?
— Часто. Но обычно ночью. Днем это впервые… Наверное, недоспал сегодня… — Я настороженно прислушивался ко все еще бьющемуся с перебоями сердцу. — Наверное, не выспался.
— На тебе лица нет.
— Ничего… Все прошло…
Ия ласково провела рукой по моему горячему, вмиг взмокшему лбу:
— С тобой давно так?
— Два года.
— Два года… — откликнулась она как эхо.
— Только не впадай в задумчивость, — попросил я. — Когда ты впадаешь в задумчивость, ты куда-то исчезаешь. Я не хочу, чтобы ты исчезла.
— Я не исчезну.
Мы засмеялись.
— Как это у тебя получилось? — спросил я. — С монеткой. Как она оказалась у тебя в руке?
— Ты ведь сам говоришь — фокусники. Мы здорово на этом поднаторели.
Она улыбнулась, глядя на меня так, как умела глядеть только на Алтае.
— Хорошо, что ты приехал. Мы ждали тебя.
— У вас тут крыша поехала, — я опять почувствовал приступ упрямства. — Я не собирался сюда приезжать. Я приехал совершенно случайно. Никто из вас не мог знать, что я приеду.
Мне хотелось обнять Ию. Потому я и грубил.
Она засмеялась.
Просто засмеялась, и мне сразу стало легче.
Я видел Ию, я к ней прикасался, — это было хорошо.
Я не знал, увижу ли ее завтра, позволит ли она себя поцеловать, — это было плохо.
И еще…
Я не знал, говорить ли ей о странных фотографиях, особенно о той, где мы с нею изображались целующимися именно в этом овраге.
Я невольно осмотрелся. Наверное, надо сказать.
И сказал.
Ия не удивилась:
— Фотографии в гостинице?
Я не стал крутить:
— Помнишь Славку? Ну, фотокор, с тощей шеей. Выглядит, как пацан, но на самом деле он мастер. Я отдал фотографии ему. Он обещал проверить — не подделка ли?
— Не подделка, — сказала Ия. — Фотографии надо забрать.
Она вдруг улыбнулась:
— Перепугал, наверное, мальчишку. «Мастер»… И вообще… — Ее синие глаза притягивали, смеялись. — Хорошо, если в таких случаях ты будешь сперва советоваться со мной или с Юреневым.
— С тобой, — сказал я быстро.
— Ну, пусть со мной, — послушно откликнулась Ия. Но, подумав, добавила печально: — Но лучше все же с Юреневым. Он сильней.
Глава VIII
Телефон, швейцар, хор женщин
— Пойдем…
— Куда?.. — Я и думать не мог, что вспомню Ию так быстро.
— Хочешь, к тебе… В гостиницу…
— Хочу. Только там швейцар.
Мы рассмеялись.
— Не завидуй швейцару, — сказала Ия. — Его Юренев гонял вокруг квартала. Сперва пил с тобой, а потом гонял швейцара. Чем-то швейцар не показался Юреневу.
— Наверное, наглостью.
— Нет, — сказала Ия, — этот швейцар просто боится Юренева.
— Такие никого не боятся.
— Нет, ты не знаешь…
Ия задумалась:
— Если будешь сегодня гонять швейцара, помни, он, конечно, нагл, но уже не молод.
— Обещаю.
Мы шли, вдруг останавливаясь, чтобы поцеловаться. Вверху, пусть на пустой, но улице, это пришлось оставить, зато мы прибавили шаг.
Швейцар на входе в гостиницу стоял все тот же — мордастый, тяжелый. Он взглянул на нас подозрительно, но, узнав Ию, впустил.
— Ты обедала?
— Нет.
— Может, зайдем в ресторан?
Ия энергично затрясла головой.
— Ладно, я закажу что-нибудь в номер, — сказал я. — Ты вот не знаешь, а я здесь живу на положении иностранца.
— Я знаю.
Мы засмеялись.
Нас все веселило.
Еще утром я думал об Ие с обидой и болью, сейчас все куда-то ушло… Куда? В прошлое?.. Не знаю… Честно говоря, там, в прошлом, отнюдь не всегда все было плохо…
На этаже дежурила новенькая — бант в волосах, юбка до колен, блудливый опытный взгляд. Выдавая ключ, она взглянула на меня понимающе, хорошо еще, не стала подмигивать.
Мы вошли.
Номер был пуст. Что-то грустное почудилось мне в непременном графине с водой, в казенной тумбочке, пусть и не самой худшей работы. Дымом почти не пахло, но Ия повела носом.
— Это с ночи, — пояснил я.
— Дай мне сигарету, — улыбнулась Ия, — и позвони Славке.
Прикурив, будто привыкая, не торопясь, Ия обошла комнату, что-то там переставила на столе, открыла окно пошире. Она обживала комнату, понял я, номер уже не казался чужим, он был нашим. Даже графин с водой вдруг пустил стаю разноцветных зайчиков.
Не спуская глаз с Ии — не дай Бог уйдет! — я набрал номер редакции.
— Хвощинский? — Славка растерялся. Он не ждал моего звонка. — Чего тебе? Вечно ты не ко времени.
— Я фотографии тебе оставлял.
— Ну?
— Вот и хочу знать.
— Обязательно по телефону? — спросил Славка опасливо.
— Почему нет? Чего ты там маешься?
— Взял бы да сам зашел… Или, погоди… — Он засопел еще гуще. — Нет, лучше не заходи…
— Ну, хватит, — я начал терять терпение. — Ты посмотрел фотографии?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
